Переселенцы - Страница 129

129

– Ах, батюшки! ах, отцы мои! ах! да ведь это Федор Иваныч горит! – неожиданно прозвучал голос Анисьи Петровны.

Голос Пьяшки, которая сопровождала барыню, не переставал отчаянно кричать и звать на помощь, как будто горели ее собственный подол и рубашка.

– И то, матушка, Федор Иваныч горит! Он, он! его усадьба! – отозвалось несколько голосов из толпы, стоявшей у флигелечка.

В эту самую минуту на улице явилась Анисья Петровна. Она в чем спала, в том и прибежала – надела только башмаки; но ночь была черна, и никто не мог видеть ее костюма.

– Ах вы, мошенники! ах вы, разбойники! – воскликнула она, накидываясь с поднятыми кулаками на мужиков и баб, глазевших на пожар, – что ж вы здесь стоите-то – а? Ах вы, окаянные! Я вас! Скорей садись все на лошадей! все туда… Я вас! Ах вы!..

– Тетенька, – проговорила взволнованным голосом Наташа, явившаяся почти в то же время, – велите взять ведра, багры, топоры…

– Ведра берите… топоры, разбойники!.. багры, мошенники! – подхватила, плескаясь и пенясь, помещица, преследовавшая мужиков и баб, которые спешили исполнить ее приказание.

Достигнув средины улицы, она наткнулась на мужика, который зазевался. Анисья Петровна замахнулась; оторопевший мужик вывернулся, отскочил, и Пьяшка, вертевшаяся подле, получила полновесную оплеуху. Но не время было разбирать правого и виноватого; помещица, сопровождаемая Наташей, пошла далее. У какой-то избы она услышала торопливый говор и топот выводимых из ворот лошадей.

– Кто это? – спросила Анисья Петровна, останавливаясь, чтоб перевести дух.

– Я, сударыня, Андрей. Со мной еще Иван, столяр. Ну, Ваня, живо садись на лошадь, – подхватил Андрей, – ведра взял? – топор взял?.. все взял?

– Взял, дядя Андрей. Держи лошадь-то, авось поспеем! – суетливо проговорил Иван, гремя ведрами.

– Ах вы, отцы мои! ах, батюшки! – воскликнула Анисья Петровна, поглядывая на зарево и всплескивая могучими своими ладонями, – да что ж это вы? скоро ли, пострелы? – внезапно подхватила она, устремляясь к другим избам, – я вас поразомну!.. Вот ведь Андрей поспел: стало, и вам можно!.. Ах ты, мать моя!.. Наташа, посмотри-ка, как разгорается-то! Уж не подожгли ли – помилуй бог?.. Андрей, Андрей! расспроси, отчего загорелось… спроси, отчего все это, – заголосила она, снова направляясь к мазанке.

Но Андрей не мог слышать поручения барыни: он скакал во весь дух с Иваном по направлению к усадьбе Карякина.

Не спуская глаз с огня, который вспыхивал иногда так ярко, что освещал им дорогу, они прямо подскакали к долговязому амбару. Пламя сосредоточивалось пока во внутренности здания и пожирало товар, в нем заключавшийся; оно начинало, однако ж, сильно бить из окон и, бегая, как пороховой стопин, по конопатке, пробиралось к кровле. Карякин, два работника и Егор кричали и суетились без толку; последний особенно из себя выходил: фистула его не переставала выкрикивать ругательства, которые относились к работникам, таскавшим ведра с водою. Егор предоставил себе распорядительную часть; он выхватывал ведра из рук работников, подавал воду Карякину или сам плескал ею куда ни попало; изрыгая брань и проклятия на лень и медленность помощников, он, очевидно, выставлял свою собственную деятельность. Ясно можно было заключить из слов и действий Егора, что если б ведра с водою являлись безостановочно, он затушил бы пожар в десять минут. Поскакав к амбару, Андрей велел Ивану вести лошадей на двор, а сам перелез через канаву и побежал к Карякину.

– Сейчас еще будет народ; Анисья Петровна послала! Эх, Федор Иваныч, совсем не то вы делаете! воду только зря теряете! – подхватил Андрей, вырывая ведра с водою у Егора и ставя их наземь, – тут водой ничего не сделаешь: добре уж сильно разгорелось! надо растащить амбар-то. Эй, ребята!.. Егор! – закричал он, обращаясь к горбуну и работникам, – живей лестницу… да веревок… лестницу!..

Работники побежали; Егор пустился за ними; но, сделав шагов двадцать, он остановился, крикнул, чтоб несли скорее веревки и лестницу, и вернулся назад. Встретившись с Иваном, который, привязав лошадей, направлялся бегом к амбару, горбун откинулся в сторону.

– С чего ж это загорелось-то? – спрашивал между тем Андрей, осматривая здание и выискивая удобное место для постановки лестницы, – здесь, кажись, никто не живет; с чего ж так?

– Подожгли, – возразил нетвердым голосом Карякин, – подожгли – это верно; вот и собака отравлена.

– Что вы, батюшка? может ли быть?

– Там еще другая собака, никак и та отравлена! – подхватил Иван, останавливаясь подле Андрея, – сейчас мимо шел, лежит, не ворохнется…

В эту минуту явились веревки и лестница. Андрей приставил ее к углу пылавшего здания, сунул за пояс веревки и быстро полез к кровле.

– Ваня! – крикнул он, – возьми топор, полезай скорей за мною… прежде всего стропилы подрубить надо: легче будет бревна растаскивать… А вы, – как только кину веревку, тащите бревно, в какую сторону укажу…

Едва Иван очутился подле Андрея, Егор подвернулся к Карякину и начал ему что-то нашептывать; глаза горбуна не переставали кивать на Ивана, который между тем работал за четверых и то заслонялся дымом, то освещался пламенем. Внимание Карякина скоро, однако ж, отвлекли новые мужики, прискакавшие из Панфиловки; по степи кое-где слышался торопливый топот коней и приближавшиеся голоса; набат все еще звучал в отдалении.

– Ребята! нет ли лома? – прокричал Андрей.

Но дело обошлось без лома; стропила, подгоревшие в одних углах, в другом месте подрубленные Андреем и Иваном, рухнули с ужасным треском во внутренность здания, увлекая с собою дрань и доски. Черный дым и хлопья пепла повалили отовсюду; усадьба погрузилась в темноту, которая казалась чернее самой ночи; но пламя, подживленное новым материалом и не встречая теперь препятствия, вскоре поднялось высоким столбом над амбаром и снова ярко озарило усадьбу.

129