Переселенцы - Страница 67

– Что ж ты, Мишутка, не подтягиваешь? – закричал вдруг Фуфаев, выкидывая коленце.

Но бедному Мише было не до песен. Бледный, покрытый потом, он едва передвигал усталыми ногами по пыльной, обожженной солнцем дороге; спасибо еще Пете, который шел подле: он время до времени придерживал суму на спине товарища и таким образом хоть сколько-нибудь облегчал ему невыносимо тяжкий путь, путь, который, очевидно, должен был скоро привести Мишу к преждевременной, одинокой могиле.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I. Не выдержали

Александра Константиновна только что откушала утренний чай и расположилась в мягкое кресло подле окна. Почти в ту же минуту в спальню вбежала Мери, сопровождаемая гувернанткой. Мери бросилась на шею матери; француженка откинула назад левую ногу, сделала книксен и пожелала Белицыной доброго утра.

– Пожалуйста, не смейтесь, chere m-elle Louise: не только нельзя ждать хорошего, но вряд ли даже можно надеяться на сносное утро, – воскликнула по-французски Белицына. – Voyez!.. – примолвила она детски плачевным тоном и указала на окно.

Погода была, точно, скверная; тяжелою серою пеленою окутывалось небо; шел мелкий, но частый дождь, один из тех дождей, который насквозь пропитывает землю, которому так радуется простолюдин, но который приводит всегда в отчаяние дачников и помещиц, приезжающих в деревню с исключительною целью наслаждаться природой; таким дождям обыкновенно конца нет. Ветер уныло гудел в старых деревьях сада; гибкие ветви акаций, растущих за окном, били по рамам, и мокрые листья прилипали к мокрым стеклам.

– Oh! c'est une horreur! – произнесла француженка с таким видом, как будто за окном нежданно появилось привидение.

– Именно: une horreur! – подхватила Александра Константиновна. – Бедная моя Меринька, тебе даже побегать нельзя; вот уже четвертые сутки, как льет этот гадкий дождик.

– Les beaux jours viendront, madame Belissin, elle ratrappera le temps perdu!..

– Да, нам с вами хорошо говорить, но каково ей, бедному ребенку! Я нарочно привезла ее сюда, чтоб она пользовалась моционом и свежим воздухом. В ее возрасте это главные условия… Кстати, скажите мне, что вы сегодня делаете?

– Мы читаем Sandford et Merton, maman, – весело сказала девочка.

– C'est de Berquin, madame, l'ami des enfants! – подсказала гувернантка.

– Успеете еще, посидите немножко со мною. Эта погода… все это мне ужасно скучно! – произнесла Александра Константиновяа, опускаясь на спинку кресел и гладя по голове Мери. – Если б я знала, что из десяти дней, проводимых здесь, придется пять дней сидеть безвыходно в комнате, я взяла бы по крайней мере с собою побольше книг… je n'ai que ca! – примолвила она, указывая на два жиденькие романа, из которых один был Гондрекура, другой Ксавье де Монтепена. – Но кто знал, что придется жить как в тюрьме? Теперь, разумеется, этого не случится; будущее же лето я привезу с собою целую маленькую библиотеку.

– Comment, madame Belissine, vous pensez encore revenir ici l'ete prochain?

– Helas, il le faut bien! – возразила Белицына, взглядывая в окно и слегка пожимая плечами.

Черные глаза бордоской уроженки изобразили удивление. Она постичь не могла такого принуждения. К чему: il le faut?.. зачем: il le faut?.. Decidement, les seigneurs d'ici ne savent, ne veulent pas jouir de leur position! Она ставила себя на место Белицыной. Стала бы она, как же! ездить в деревню, когда там скука невыносимая! Получай она доходы Белицыных, будь у нее верный приказчик, каков Karassin, она порхала бы, как свободная птичка, из Петербурга в Париж, из Парижа на Рейн и т. д. Нет, она решительно не постигала Александру Константиновну – быть богатой, car vous 1'etes enfin! страшно скучать в деревне, и ехать опять в эту деревню – зачем? к чему?..

– Que voulez-vous! – сказала Белицына, улыбнувшись горячей вспышке собеседницы, – впрочем, вам легко так думать, – прибавила она, возвращая милому, доброму лицу своему серьезное и даже несколько озабоченное выражение. – Вы говорите, мы не умеем пользоваться нашим положением; говорите, что если б были на моем месте, то ни за что не стали бы жить в деревне, когда вам там скучно; но знаете ли, это самое положение, la position du seigneur, налагает своего рода обязанности… да, великие обязанности, можно даже сказать, священные обязанности! Земли, доходы – все это само по себе; управитель такой, как Karassin, которому я и муж вполне доверяем, также само по себе… Но у нас есть также крестьяне, которые для нас трудятся, работают; мы должны, следовательно, лично наблюдать за их благосостоянием; 1'oeil du seigneur… vous savez!.. Хотя я знаю, им и без нас нет никаких отягощений, но при нас все-таки им как будто веселее; они нас так любят! наше присутствие их ободряет… et puis, comme de raison, cela flatte leur amour-propre – за что же лишать их этого удовольствия? Ils le meritent bien!.. Нет, нет, мы не можем располагать собою, как бы хотели… il faut se soumettre a certaines conditions – это необходимо! Поверьте, chere m-elle Louise, и в нашем положении tout n'est pas couleur de rose, поверьте!..

На этом месте Александра Константиновна была прервана стуком в дверь.

– Это ты, Serge?

– Я. Можно войти?

– Войди, войди! – весело сказала жена, – но что с тобою? – подхватила она, пристально всматриваясь в полное лицо Сергея Васильевича, которое хотя и не теряло своего обычного добродушия, но казалось, однако ж, сильно недовольным и нахмуренным.

Сергей Васильевич молча поцеловал жену в лоб, поцеловал Мери, поклонился гувернантке и, закинув руки за спину, принялся ходить по комнате.

– Что с тобою, мой друг? – повторила Белицына.

– Ах! это ужасно! это невыносимо! это… это просто – я уже сам не знаю, что делать, у меня решительно руки отнимаются! – произнес Сергей Васильевич, как бы разговаривая сам с собою и еще значительнее ускоряя шаги.